Там, где вызывали огонь на себя. Повести и рассказы - Михаил Папсуев

Глава 4

Кошмар оккупации для нашего села Сукромля3, Ершичского района, Смоленской области окончился 23 сентября 1943 года. Всю ночь через село двигались отступающие фашистские войска. Жители ожидали, что село будет сожжено, люди убиты.

Все сидели по погребам и землянкам, вырытым в склонах оврагов. В то время постоянного страха за жизнь семьи не уединялись. Наоборот, объединялись в небольшие группы. По нескольку семей сидели и в погребах, и в землянках. Очевидно, проявлялась истина, что «на миру и смерть красна».

Ранним туманным утром раздалось несколько взрывов снарядов. Метрах в пяти от меня на деревенской улице упал осколок снаряда – длинный (сантиметров 15), и узкий (сантиметров 5). Осколок упал плашмя и даже не врезался в землю.

Из-за мальчишеского любопытства я схватил его руками и сильно обжёгся. Осколок оказался горячим.

По улице проскакали три советских кавалериста в развевающихся плащпалатках – разведка. Через несколько часов пошли наши войска. Описать встречу жителей с нашими войсками НЕВОЗМОЖНО!

В деревне началось восстановление всего и вся. Сегодня, в зрелом возрасте, я удивляюсь, как многое восстанавливалось ни на чём, ни из чего… Например, в октябре месяце я уже ходил в школу, в первый класс. Появился директор школы Фёдор Егорович Терещенко (в армию он не призывался – был очень близорук). Школы, как таковой, в нормальном понимании этого слова, не было. Занимались дети по хатам. Хаты подбирались небольшие и в которых семьи поменьше, преимущественно старики. Не знаю, платили —ли старикам за такое «квартиранство», но главная плата им была – ДРОВА. Привезти их из леса старикам было не на чем и некому – кого из их семьи убили, кто был на фронте.

Школьные парты пожгли немцы. Они летом и осенью 1941 года жили в школе. К 1943 году более или менее целое здание осталось старой ещё земской школы. Но и в нём не было полов и печей. Их сняли жители из соседних сожжённых немцами деревень и приспособили в землянках на месте пожарищ.

«Парты» нам сделали из досок деды. На ножки – крестовики были положены две струганных доски метра по 3—4 длиной, и за ними сидели по 4—5 школяров.

Классные доски тоже сделали деды. Но они были не окрашены. Да в этом и не было необходимости. На белой доске было лучше видно то, что учительница писала древесным углём – мела не было. Не было тетрадей. Писали на газетах. Мне попалась книга «Вопросы ленинизма» И. В. Сталина с большими пробелами между строк. Листы с этой книги на контрольные работы я давал лучшим друзьям.

Чем писать – дело обстояло ещё хуже. Производство перьев для письма освоил наш «Кулибин» Алексей Василенков. Перья он делал из полоски дюраля, которая по технологии была в НЕМЕЦКОЙ КАСКЕ. Вопрос был решён! А чернил – то нет! И сделать их было не из чего. Делали из сажи, но наша писанина стиралась с бумаги – пока учительница несла до своего дома для проверки… Сенсацию произвёл Василий Казаков. Домашнее задание он написал заячьей кровью из зайца, которого он поймал петлёй в лесу. Обрадовались, и кто мог стали писать кровью. Видно было плохо, бледно. А через три дня наши бумажки, на которых писалось кровью, так протухли, что учительница нам категорически запретила писать такими «чернилами».

Учебников не было никаких. Всё, как говорил герой актёра Леонов в фильме «Большая перемена», записывалось на «корочку». Первый учебник к нам пришёл, когда я был уже в 4 классе. Это был учебник «Неживая природа». Их было два – один у учительницы, второй – у меня, так как я жил в центре села, и ходить читать учебник моим соклассникам было удобно.

За лето 1944 года старики отремонтировали полуразрушенные школьные здания и сложили печи. Печи появились, а дров – то нет! Зиму 1944 – 45 года мы шли в школу и каждый нёс с собой два полена дров. Учительница вела урок, а дежурный сидел у топки и топил печку. Накануне её нечем и некому было топить. И вообще за 10 лет учёбы в школе в 1943 – 1953 годах я ни разу зимой не сидел за партой без верхней одежды.

Позже дрова для школы мы – ученики заготавливали сами. Мужчины были на войне. В селе появились только безрукие и безногие земляки – фронтовики. Ученики 5—7 классов считались старшеклассниками. Из – за оккупации мы – то и были старше обычных, «мирных», школьников на два года. Зато младшие классы исправно носили из леса по 2 – 3 штакетины на школьный двор.

А вот весенние каникулы в иные годы у нас бывали по два раза. Они объявлялись в самую распутицу, так как многим ученикам из соседних к школе деревень и хуторов нужно было ходить через лога и овраги, по которым бушевала осенняя вода. Но вдруг возвращались морозы. Всё опять замерзало. Время каникул проходило, и вдруг снова становилось тепло, опять бушевала вода и в школу пройти было нельзя. Вторые каникулы получались сами собой!

Экзотично были одеты школьники. Все поголовно – в лаптях, в домотканой ряднине. И счастлива была та девочка, у которой появилась юбка из пятнисой немецкой плащ-палатки…

Глава 5

Всё постепенно, с каждым годом улучшалось. Но долгие годы неимоверный труд был у наших матерей. Война страшная, тяжёлая, кровавая работа. Но страшный, лошадиный, титанический труд наших матерей, по – моему, недооценён.

В 1943 году после нашего освобождения от оккупации возродился колхоз. Возродился ни на чём. Благополучие колхоза долгие годы в отсутствие техники зависело от животного тягла.

А в нашем селе численностью около 300 домов после освобождения от оккупации остался один кобель по кличке Барбос в семье Лобановых. Барбос был древний, мне ровесник. Страшно не любил тех, что едет на мотоцикле или велосипеде. У оккупантов этот вид транспорта был очень распространён. Барбос из лопухов из – за кювета бросался на проезжающих, хватал за ногу, стаскивал на землю и пулей бросался под амбар. Немец не успевал применить оружие.

Два раза партизан Барбос был всё же ранен, но своё правое занятие не бросал.

Кроме Барбоса, в семье были ещё кошки. Но на таком «тягле» поле не вспашешь… Поэтому наши матери и мы-пацаны землю пахали на себе. Плуг можно было тянуть не менее, чем 8 (восьми) человекам, а борону – 3 (три).

Колхозное поле почему – то запрещалось пахать на себе плугом. Наряд женщинам бригадиром давался копать лопатой колхозное поле. Но это было труднее и медленнее, чем плугом. Поэтому женщины прятали плуг в кусты, а когда бригадир уходил, плуг извлекали из кустов, и колхозное поле пахали плугом на себе.

Кроме колхозного поля были свои приусадебные участки, которыми жили. Их обязательно нужно было вспахать. Из колхоза ничего не получали. В колхозе ничего не было.

Если плуг тащили 8 женщин, значит нужно было вспахать 8 приусадебных участков по – очереди. Свои участки пахали до и после работы в колхозе. Утром и вечером.

Пахали колхозное поле не каждый день. На следующий день отдыхали. «Отдых» заключался в том, что нужно было с мешком в лаптях по грязи идти на ближайшую железнодорожную станцию Пригорье в 25 километрах от села и оттуда нести пуд (16 кг) семян ржи для посева. И так – всю весну.

С конца лета и осенью женщины серпом жали зерновые, лопатами выкапывали картошку. В это тяжёлое время года много обязанностей лежало на детях. Я должен был прополоть огород, полить грядки принесённой из речки водой, насобирать щавель для щей. Но самое трудное было добыть дрова для топки печи – к этому времени дрова, привезённые матерью из леса зимой матерью на санках, уже кончались…

Легче было мальчикам. Мы, мальчики 10—12 лет от роду, уже были в состоянии смастерить какую – нибудь тачку. Но из чего сделать? Нет колеса… Я однажды на зависть сверстникам смастерил тачку, приспособив вместо колеса немецкую телефонную катушку!

…Девочки же носили топливо на плечах.

Иногда мы, пацаны, «отдыхали». С тачками в лес не ходили, а залезали на деревья в деревне и срубали с деревьев сухие сучья- где они были. Сырые сучья рубить не могли – получишь «ботога» от деда Макара.

Основная масса топлива заготавливалась зимой. Зимой работы в колхозе было значительно меньше, и наши матери старались использовать это время для заготовки дров на лето.

Я шёл в школу. Мать, истопив печь, брала санки, топор, который я исправно точил, и следовала в лес за дровами. Санки загружала больше своих физических возможностей, будучи уверенной в том, что я, после уроков в школе, прямо со школьной холщёвой сумкой, встречу её как можно глубже в лесу. Зимой эта «лошадиная» работа была днём. А вечером и ночью при коптилке мать пряла из льна пряжу и ткала холсты. Шить одежду ведь было не из чего…

…Постепенно всё понемногу улучшалось. В селе начал появляться скот.